ООО "ДАЛИ"

Недавний теракт в московском аэропорту «Домодедово» опять актуализировал проблему осознания «идейных» мотивов террористов, воспринятие которых очень гордо для успешного предотвращения подобных трагедий в будущем. о философско-религиозных корнях современного терроризма смертников рассказывает творец первой русской книги такого рода, монографии «Терроризм смертников: проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама)», учитель кафедры философии Новосибирского государственного архитектурно-строительного университета Сергей Чудинов.

ИА REGNUM: Главной причиной терроризма зачастую называют социально-экономические проблемы, невозможность получения достойного образования, безработицу и т.п. Насколько, на Ваш взгляд, это соответствует действительности? Все ли в нашем мире определяют деньги?

Однозначная соединительное звено терроризма с социально-экономическими проблемами выглядит сомнительной. лакомиться строй западных исследований, которые на статистических фактах показали, что посреди недостатком экономического развития, бедностью и уровнем террористической угрозы нет простого соответствия (А. Крюгер, Дж. Малекова, А. Абади и другие). вкушать обилие бедных стран и регионов, которые тем не менее не имеют внутреннего терроризма как формы протеста визави удручающей социальной действительности. Терроризм — явление не только политического, Но и социокультурного порядка, чистить его к одним объективным социально-экономическим, политическим или же геополитическим причинам совсем не стоит.

К сожалению, большая часть теорий, существующих на определенный момент как зарубежом, да и в России и призванных объяснить главный терроризма, следуют социологической парадигме. Отсюда берется переоценка социальных факторов в происхождении террористических движений. среди тем, факты почасту говорят об обратном. Скажем, если брать образец терроризма смертников, в академической среде общеизвестен факт, что некоторый смертники в Палестине отличаются от своих среднестатистических соотечественников более высоким уровнем образования (учились в университетах или же окончили их) и относительным достатком своих семей.

Транснациональное ход глобального джихадизма, выступающее зa террористическую борьбу с Западом как антиисламской силой и западным присутствием в традиционно мусульманских странах, опять менее объяснимо социально-экономическими проблемами. Приведем 1 блестящий пример. В апреле 2003 возраст в Тель-Авиве случилась необычная террористическая набег смертников, исполнителями которой были британские граждане пакистанского происхождения (эмигранты во втором поколении) Азиф Ханиф и Омар Хан Шариф. Впоследствие обнаружилось, что эти молодой человеки имели прочные связи с представителями исламистских ячеек, в том числе были знакомы с Мухаммадом Сиддик Ханом, одним из и участников террористических атак в Лондоне 7 июля 2005 года. наконец ли дозволительно объяснить их экстремистские наклонности отсутствием жизненных перспектив и слабой интеграцией в социальн
2000
о-экономическую среду местного британского общества, учитывая, что пара они происходили из состоятельных семей: 1 окончил колледж, второй — учился в британском университете. Но они почему-то предпочли мирной и благополучной жизни поездку в Палестину с единственной целью — обрести «мученичество». В видеообращении, снятом до террористического акта, они объясняли свое приговор солидарностью с угнетенными палестинскими мусульманами. сей и избыток других труднообъяснимых примеров показывают, что нынешний терроризм имеет серьезную духовную подоплеку и не сводим к одним социальным факторам.

ИА REGNUM: альтернатива самореализации — вопрос более высокого уровня. Для большинства российской молодежи, не имеющей особых связей и финансовых возможностей, достижение даже очень среднего жизненного уровня, не говоря быстро о полной реализации собственного потенциала, очень затруднено. Какую занятие в мотивации террориста играет отлучка возможности проявить себя «в мирном русле» около части кавказской молодежи?

Социальная неустроенность, недостаток перспектив достижения социального успеха и материального благосостояния, несомненно же, приводит к фрустрации в среде молодежи и переориентации ее социальной активности в некоторый формы, отличные от мирной жизни. В северокавказских республиках степень жизни при значительном уровне коррупции и клановом устройстве общества, где семейные связи иногда являются определяющим фактором карьеры, невысок. за всем тем для зарождения террористических движений социальных противоречий недостаточно. некогда обязан появиться разряд маргинализированных людей, готовых к активным действиям по переустройству существующего порядка.

Терроризм — В любое время характер пассионарного социального протеста. Даже несмотря на то, что террористические структуры могут упражняться криминальной деятельностью, а порция их лидеров — как только будто идеологией для достижения корыстных целей, ядром террористических движений выступают носители идейного радикального сознания. Для того, что бы избегать в экстремистское подполье, нуждаться содержаться глубоко убежденным в том, что нынешний социальный режим принципиально порочен и исправить его через частичных изменений нельзя. К тому же надо вмещать силы и волю для активного противодействия этому порядку, в котором особа не видит для себя места. В контексте Северного Кавказа благочестивый экстремизм почасту переплетается с этническим фактором, Кагда межклановое борьба и кровная воздаяние облекаются в форму борьбы зa религиозные и политические идеалы.

ИА REGNUM: Немалую пай смертников составляют женщины и, по оценкам экспертов, их удельный значение в общем числе террористов будит только расти. Девушка, которая могла бы становиться матерью, реализоваться в традиционной роли жены и хозяйки (а впрочем, и современной эмансипированной женщины, сам выбирающей сферу приложения своих усилий), несет очень не только себе, Но и десяткам посторонних людей — что может иметься абсурднее этой картины?

Женский терроризм смертников — радикально особая тема. Мотивация «черных вдов», да как и мужчин-смертников сочетает в себе непочатый комплекс сложно переплетающихся мотивов. В нем дозволительно выделить этнонационалистическую, религиозную, этическую составляющие, к которым следует добавить психологически травмирующие обстоятельства личной и семейной жизни (у мужчин сей компонент не играет столь значимой роли). оглавление первых трех составляющих имеют отчетливые гендерные особенности, связанные с социальной ролью, представлениями о чести и достоинстве женщины в традиционном этническом обществе, романтизацией веры в райскую жизнь.

В исламистском терроризме смертников дозволено выделит не мало типов женщин. лучший образец — совершенно обычная, нормативная для родного сообщества женщина, погруженная в идеологическую среду исламизма, около которой ясный выражены этнонационалистические чувства и надежда в райскую житье-бытье «мученика». как правило, к этим мотивам добавляются проблемы, связанные с честью семьи либо переживанием зa страдания и пагуба близких, ставших боевиками. Палестинский образец — 18-летняя Айат Аль-Акрас. Молодая, красивая девушка, готовившаяся кончаться замуж зa дорогого человека, шокировала семью внезапной смертью «мученицы» (взрыв в супермаркете Иерусалима в марте 2002 года). Оказалось, что целью ее поступка было нетерпение снять недостаток позора с семьи и устранить угрозу жизни ее членам за сотрудничества ее отца с израильтянами в сфере бизнеса.

На Северном Кавказе некоторый смертницы — вдовы, чьи мужья были боевиками. побуждение мести и преданности супругу вплоть до собственной гибели здесь имеет весомое значение.

ИА REGNUM: Все ли женщины-смертницы вписываются в категорию «черных вдов»? Насколько определяющим, на Ваш взгляд, является для них дружественный причина (намерение совершить теракт по просьбе дорогого или же с целью отомстить зa него, в разница от согласия на правонарушение под угрозой публичного позора и т.п.)?

«Возвышенный» интимный мотив, судя по имеющимся фактам, стоит поставить впереди мотива боязни социального осуждения и наказания не только в случае северокавказского терроризма. Стоит заметить, что даже переживание религиозных представлений о райской жизни около исламистских смертниц почасту обретает форму романтических мечтаний (желание обрести возлюбленного в раю, что погиб или же же с которым блаженство в этой жизни мочь и пр.).

Второй образец представлен ненормативной женщиной для родного сообщества. Это женщины, зачастую, с независимым характером и даже незаурядными способностями, не соответствующие социальным стандартам родного сообщества и по-этому подвергаемые социальному остракизму. Для традиционного этнического общества, в котором семейная содержание и продление рода — важнейшие ценности, главным признаком не-нормативности может таиться недостаток семьи и детей. Социальное иго в случае «ненормативной» женщины играет очень важную занятие в формировании мотивации смертницы, которая не видит возможностей исполнить свою обычную жизненную миссию супруги и матери. С условиях радикализации этнонационального самосознания и влияния радикальной субкультуры религиозного экстремизма такая женщина может обрести новость мечта своего предназначения. В условиях место подобными смертницами стали Вафа Идрис, Дарин Абу Айша, Ханади Джарадат. Что касается северокавказской разновидности исламистского терроризма, стоит заметить, что те девушки, которые становятся женами представителей экстремистского подполья, выпадают из традиционной социальной среды и обратного пути, как правило, уже нет. некоторый из них, преимущественно те, которые уходят из дома бес согласия родителей, обретают черты ненормативной женщины для родственник социальной среды.

Третий образец дозволено назвать «оступившейся женщиной», чей позорящий преступление требует искупления под социальным давлением собственной семьи и окружающего сообщества. В качестве самой достойной формы искупления становится «мученическая операция». Первую смертницу, совершившую террористический свидетельство во славу » Хамас «, Рим ар-Рияши (мать двоих малолетних детей), подозревают в измене мужу с хамасовским боевиком — проступке, кто в палестинском обществе может караться смертью. К такой модели смертницы с некоторыми поправками дозволено отнести и человек Заремы Мужахоевой, пытавшейся подорвать кафе в центре столицы в 2003 году.

ИА REGNUM: нынешний терроризм смертников имеет четко выраженную религиозную — исламскую — составляющую. дозволено ли утверждать об изначально-экстремистской направленности ислама как такового, либо следует ясный отличать представителей традиционных форм этой религии и приверженцев радикальных исламистских учений?

Действительно, в настоящее время между экстремистских движений, генерирующих терроризм смертников, доминируют движения, которые выступают под знаменем радикального ислама. Мусульманский мечта мученичества, понятие джихада как военного противоборства с неверными в их радикальной трактовке — важнейшие компоненты духовно-идеологической основы современного терроризма смертников, какой в последние десятилетия все более связан с течением да называемого глобального джихадизма. за всем тем до только нуждаться отметить тот факт, что, ежели и истоки современных атак сме
5a7f
ртников и восходят к идеологии исламского религиозного фундаментализма (первые атаки во время ирано-иракской войны 1980-1988 годов были совершены бойцами народного ополчения (басиджами) насупротив войск Саддама Хусейна при поддержке самого имама Хомейни), XX время продемонстировал избыток примеров регионального терроризма смертников, мотивированного только светской идеологией, не связанной с исламом или же какой-либо непохожий религией. Скажем, до вторжения USA в Ирак в 2003 году лидером по числу террористических актов с участием смертников была националистическая тамильская учреждение «Тигры освобождения Тамил Илама», выступавшая зa работа независимого национального государства на территории Шри-Ланки. Тамилы исповедуют индуизм, порцион из них — христиане. Что касается идеологии «Тигров», официально в качестве таковой выступал маркисизм-ленинизм. опосля вторжения в Ирак обстановка кардинальным образом изменилась. сегодня Ирак стал безусловным рекордсменом по численности террористических актов с участием смертников, в разы обогнав все предыдущие «горячие» точки.

Конечно же, очень гордо награждать традиционный вера от радикального ислама (исламизма). следующий тяготеет к тому, что бы превратить вера из богатой духовной традиции, основанной на строгом религиозном законе, Но все же довольно гибкой и умеренной, отвергающей крайности, в благоговейно окрашенную политическую идеологию, прозводящую жесткую селекцию людей по критерию веры-неверия и легитимирующую крайние действия не только в отношении немусульман, Но и собратьев по вере. Последнее наиболее характерно для ваххабизма.

ИА REGNUM: как то есть вера оправдывает смертников, ведь самоубийство — тяжелый грех?

В самом Коране, Сунне и традиционном мусульманском богословии мочь обнаружить обоснования атак смертников. В исламе существует явно выраженный воспрещение на самоубийство. С противоположный стороны, вера проповедует мечта мученичества в качестве высшего религиозного чаяния преданного мусульманина. Религиозная легитимация терроризма смертников в рамках исламистской идеологии апеллирует к этому идеалу и, опираясь на метод аналогии и очень шаткой в логическом плане интерпретации отдельных хадисов, пытается доказать, что смертник — не самоубийца, поскольку его мотивы носят кругом другой норов — желание получать мученичество, исполнить волю Бога (предписание принуждать джихад), защитить мусульманскую общину. В качестве центрального аргумента приводится соответствие среди бомбистом-смертником и моделью поведения некоторых сподвижников Мухаммада из истории раннего ислама, которые во время сражения, не жалея своей жизни, проникали в гущу рядов превосходящего врага и гибли мучениками. Ясно, насколько натянуто выглядит это сравнение современного террориста, убивающего самого себя и в большинстве случаев выбирающего в качестве мишени гражданское население, с воинами раннего ислама, принимавшими очень от руки врага и сражавшимся беспрепятственно на арена боя с вооруженным противником.

Слабость теоретической позиции сторонников «мученических операций» становится очевидной, если учесть, что их аргументация в значительной степени строится на «исключительных» принципах религиозно-правовой традиции ислама, которые по сути превращаются в основные. между них воззрение «нужда делает запретное дозволенным» (к примеру, согласие столоваться свининой при угрозе смерти от голода), нормативно-правовые послабления при ведении затрудненных боевых действий напротив неверных (аргумент «живого щита», опирающийся на разрешенность в крайних случаях допустить посторонний убыток на стороне пленных мусульман во время боя, если соперник использует их в качестве «живого щита»).

Рассматривая проблему религиозной легитимации терроризма смертников, хотелось бы обратить уважение на нижеследующий алармистский случай — в некоторых случаях «мученические операции» получают идейную поддержку со стороны официальных лидеров мусульманских общин различных стран (к примеру, однозначную моральную поддержку атак смертников исламистских движений место зa последнее десятилетие выразили главный духовенство Египта в 1986-1996 годах, начальник университета Аль-Азхар Мухаммад Сайид ат-Тантауи, вдвоем его преемника — д-р Ахмад ат-Таййеб и шейх Али Гома, прежний высший духовенство мусульманской общины Австралии Тадж ад-Дин Хамид аль-Хилали и некоторые другие титулованные и признанные богословы), что говорит о тенденции радикализации традиционного ислама в условиях непримиримых противоречий межцивилизационного характера (арабо-израильский столкновение в Палестине, доминирование западной цивилизации в лице USA в форме открытого милитаризма на Среднем и Ближнем Востоке и пр.).

ИА REGNUM: Насколько важную занятие в психологии террористов играет благочестивый причина Способен ли осознать его занятие не либо совсем не благочестивый человек, которые составляют большая часть сотрудников силовых структур и правоохранительных органов?

Религиозный причина играет существенную занятие в психологии и мировосприятии террориста, исповедующего радикальный ислам. Стоит отметить, что метафизические ценности ислама для него становятся тем духовным стержнем, что дает ему силы не только вступить в противоборство с гедонистически-расслабленным современным секулярным обществом, утерявшим веру в абсолютные ценности, Но и волю к собственной «героической» гибели в случае атаки смертника. Религиозная исповедание придает террористической деятельности сотериологический характер. Страстное похоть мученичества звучит не только постоянной мифологемой в пропагандистской характеристике «воинов джихада», Но и почасту выступает, переплетаясь с особого рода религиозно-гедонистическими мечтаниями (надежда на райские блага в явно материалистическом понимании), в качестве важной мотивационной основы психологии смертников. Провиденциальное чувство истории и уклон сознания в сторону фатализма, частично снимающего ручательство зa ошибка с сознании террориста, и производны от религиозного мировосприятия.

К сожалению, религиозные и ценностно-культурные аспекты современного экстремизма слабо осознаются и учитываются представителями государственной начальство и силовых структур современного общества, исповедующего светские ценности. по-этому важной задачей является налаживание взаимодействия ученых, экспертов с одной стороны и государственных и правоохранительных органов — с новый в области разработки практических мер по профилактике экстремизма, разработки контртеррористической стратегии с учетом широкого спектра политических и социокультурных факторов.

ИА REGNUM: Эрих Фромм говорил о деструктивности как об имманентно присущей части человеческой натуры (в православной терминологии мы рассуждаем об изначальной поврежденности человеческой природы в результате первородного греха). Не является ли расцвет терроризма, наблюдаемый в начале XXI века, иррациональным проявлением массовой воли к смерти, спонтанным выплеском этой внутренней деструктивности, тягой к некрофилии? А может быть, напротив, это желание «быть», а не «иметь», готовность максимальной самореализации в условиях повсеместного наступления глобализации и секуляризма?

Безусловно, высота терроризма, начавшийся опять с XIX века (народнический терроризм в царской России, анархический терроризм в Европе и США, леворадикальный терроризм в Европе дальнейший половины XX века и т.д.) и продолжающийся в новых формах в XXI веке (ведущая видоизменение — духовный экстремизм) имеет свои истоки не только в объективных социальных противоречиях, Но и в иррациональных стимулах. Народнический терроризм в России и анархический терроризм дозволительно оценить как работа проявления бессознательных религиозных интенций в условиях распада христианского фундамента культуры — взрыва социального утопизма, своего рода мессианизма и эсхатологического восприятия истории (в свете социалистических идеалов).

Однако навряд ли стоит приравнивать терроризм, даже в виде атак смертников, к бессознательному влечению к саморазрушению и смерти, пусть бы такие оценки и присутствуют в ряде исламоведческих исследований. Например, Фархад Хосрохавар, написавший блестящую книгу об исламистском терроризме смертников XX — начала XXI веков, подобным образом оценивает подсознательную мотивацию массового движения смертников в среде басиджей в постреволюционном Иране во время военного противостояния с Ираком. Он утверждает, что басиджи были охвачены «смертоносной религиозностью», подсознательным влечением к некрофилии, из-за краха утопических ожиданий (установления справедливой модели общества — Исламской республики), ненависти, отчаяния и чувства вины зa то, что нравственно «нечистое» общество, частью которого они являются, не способно воплотить в проживание верховный идеал.

Здесь будит уместным вспомнить, что на Западе утвердился слово «суицидальный терроризм» (suicide terrorism) в качестве общепризнанного обозначения терроризма смертников. В нем в свернутом виде заключена определенная интерпретация фиксируемого феномена, которая периодически свободно артикулируется некоторыми из ученых — одним из подразумеваемых мотивов смертника является воля умереть. Американский профессор А.Спекхард считает что смертники — жертвы травмирующего психологического опыта, полученного в зоне социально-политического конфликта. покровительство в террористической миссии для них — своеобразная «психологическая помощь», дающая освобождение от невыносимых душевных ран.

Оценивать терроризм смертников подобным образом вероятно сравнивать его с психологическим понятием суицида, что в корне неверно. духовный экстремизм в странах распространения ислама и этноконфессиональных диаспорах мусульман в странах Запада имеет глубинные причины цивилизационного и духовного характера. Его дозволено назначать цену как своего рода отклик на доминирование постхристианской цивилизации Запада, утерявшей четкие духовные ориентиры собственной культуры. Постмодерн — это эпоха, которая расправилась со всеми абсолютными ценностями и верой в объективную истину. моральный нигилизм и ценностный релятивизм, распространяемые в глобальном масштабе западной постмодернистской цивилизацией наряду с «общечеловеческими» неолиберальными ценностями, сводящими всю социальную и экономическую деятельный к утилитарной логике, вызывают серьезное воздействие в массовом сознании народов мусульманского Востока. вера в этих обществах все вторично играет значимую роль. Более того, вера по своей изначальной природе претендует на охват всей личной и общественной жизни верующего религиозным законом. Неудивительно, что восстановление исламских основ культуры опосля вынужденной секуляризации в XX веке в арабо-мусульманских странах по временам принимает форму социального утопизма в виде проекта тотальной исламизации государства и общества, оцениваемого в качестве панацеи от всех духовных и социальных бед.

Так что противопоставление движением исламистов метафизических ценностей ислама засилию постхристианских секулярных ценностей лакомиться в своем роде опыт реализации экзистенциальной установки «быть» (в том числе в виде идеала мученика, готового умереть зa веру) взамен «иметь» (потребительское общество, утерявшее метафизические ценности).

ИА REGNUM: В одном из интервью общеизвестный мусульманский богослов, духовенство Фарид Салман сравнил исламизм с наркоманией или же шизофренией — заболеванием, природа которого не совершенно ясна, а полное излечение — невозможно. Каковы методы борьбы с подобным состоянием? Исцелимо ли оно, либо сверка с душевным заболеванием неясной этиологии представляется весь оправданным?

Продолжая мысль, высказанную в ответе на прежний вопрос, хотелось бы заметить, что ход исламизма, кроме внешних (вторжение секулярных ценностей в сакральное место традиционной культуры ислама) имеет и внутренние причины цивилизационного порядка. В современном мире образование ислама очень слаба, дезинтегрирована (отсутствие «стержневого» государства либо государств в терминологии Сэмюэла Хантингтона), не имеет весомой роли во всемирном историческом процессе. благочестивый экстремизм — это воздействие и на туземный упадок исламской цивилизации, ее неспособность справиться с доминированием «безбожной» культуры, и обрести былое могущество. Ислам, претендуя на религию последнего Божественного Откровения и мировое начальство (вспомним средневековую геополитическую концепцию мусульманских богословов, разделяющую спокойствие на «земли ислама» и «земли войны», с которыми может существовать только что временное перемирие), в условиях современности утерял свою всемирно-историческую миссию. Это обстановка приводит к актуализации эсхатологических аспектов ислама. Метафизические ценности и задача ислама при таких обстоятельствах требуют личного подвига для их защиты и свидетельства их истинности. Не удивительно, что совершенство мусульманского мученичества, истолкованный в радикальном ключе, приобрел такую массовую репутация в странах, ощущающих себя заложниками западной геополитической и культурной экспансии.

Идейный экстремист демонстирует фанатический разряд сознания, где религиозно-утопические мечтания переплетаются с ясный выраженной эсхатологической компонентой, а и личной гордыней. Исламизм формирует понимание элитарности и избранности около своих последователей как носителей «чистого» ислама (предполагается, что большая рацион мусульманского общества — последователи искаженного ислама). известие подчинения себя только начальник Аллаха и его божественных установлений на деле равноценна низвержению всех авторитетов и самопровозглашению самого себя единственным сувереном. В сознании религиозного экстремиста обесцениваются традиции, привычные, уже установившиеся формы общественной жизни, он желает их полного крушения. Восприятие себя карающим орудием Бога — вот его призвание. Спасти от такого душевного состояния, пожалуй, может только личное духовное перерождение. А предотвратить его может только верное духовное наставничество и приобщение к традиционным формам религиозной жизни.

ИА REGNUM: Возможен ли разговор с радикальными исламистами? Каков его предмет, учитывая, что цели светского общества и фундаменталистов соль багаж несовместные?

Думается, что такой диалог, несмотря на все сложности, возможен. Даже в чисто практическом плане для государственной начальник гордо разнимать умеренное крыло исламистов от экстремистского, хоть борт среди этими двумя идейными лагерями на самом деле очень условна и не точна. К примеру, всемирно распространенная учреждение «Братьев-мусульман» официально выступает зa мирную и постепенную реисламизацию мусульманского общества, при этом оказывая финансовую поддержку движениям исламского сопротивления, в том числе террористическим. по-этому она и запрещена на территории Российской Федерации. С умеренными исламистами разговор возможен, Но очень ограниченный. Пожалуй, следует в этом вопросе присоединиться к позиции исламоведа Алексея Малашенко , высказанной в его статье «Два лика исламского радикализма». вещество ее такова: в стане исламистов, как и в всякий политической структуре, лакомиться как умеренные, да и крайние фракции, причем некоторые из них весь способны к конструктивному диалогу.

ИА REGNUM: С каждым новым терактом все чаще высказывается мысль, что единственным методом борьбы с терроризмом (естественно, опосля операций силовых структур) является недостаток его трибуны. Только о ту пору главная его мета — устрашение — не сможет пребывать достигнута. как Вы оцениваете занятие масс-медиа в достижении террористами чаемых ими результатов?

Современные имущество массовой информации объективно усиливают действие общественного резонанса, что играет на руку террористам. Но то есть ценностные ориентиры СМИ, между которых гипертрофированная тяга к сенсациям, бедствиям и катастрофам, сами создают желание на экстремистскую деятельность. Введение цензуры здесь сомнительно ли решит проблему, поскольку будит касаться с замалчиванием всей правды о терроризме, а да создаст мочь тенденциозного освещения исторических фактов, исключающего критическое положение к политической элите и государственным структурам. От косвенной пропаганды экстремизма мы можем приходить к идеологизации СМИ. улучшение СМИ, которая с давних уже назрела — это ломка ценностных установок медиа-агентств и перемена режима вещания от информационной агрессии к позитивно-созидающему настрою.

Другая бок этой проблемы — воздействие на экстремизм и информационные потребности самого общества. Терроризм опасен и наиболее деструктивен для общества, которое максимально дезинтегрировано, т.е. в нем ослаблены впечатление социальной солидарности, социальные связи среди людьми, возникающие на основе устойчивых ценностных ориентаций. В обществе, которое достатоно монолитно в плане культурно-ценностных аспектов, террористические акты могут помогать его сплочению. Там, где существует главный отверстие посреди властью и обществом, элитой и народом, а сообщество ценностно дезориентировано и переставать социальных противоречий, терроризм получает наибольшей действие общественного резонанса.

ИА REGNUM: снедать ли весь действенные способы борьбы с террором?

Среди способов борьбы с самим терроризмом, а не психологическим эффектом от его последствий, может назвать следующие. как показывает клиент 1 как только силовой путешествие борьбы с терроризмом не приносит успеха в долгосрочной перспективе. Массивные контртеррористические операции и военные действия в зоне региональных конфликтов, в результате которых страдают мирные граждане, только увеличивают моральную поддержку и социальную базу экстремистов. Одни поколения экстремистов сменяются другими, покамест не решаются объективные проблемы политического, социально-экономического, межэтнического, межконфессионального и культурно-ценностного плана. Впрочем, заслуга решить эти проблемы — самая сложная задание из всех остальных.

В любом случае, реформа ситуации нуждаться затевать с себя. Современное сообщество как на Западе, да и в России должно пересмотреть свои ценностные ориентиры и поставить мета сознательного возрождения основ традиционной культуры, восстановления своих святынь и нравственных устоев, в которых порядок и девиация не смешаны благоприятель с другом. Только подлинная духовность и идеалы святости могут фигурировать надежным противоядием напротив первый встречный бесовщины и экстремизма, какой питается инфернальной энергией. До тех пор, покамест в современной либерализированной культуре будут господствовать гедонические установки, она будит принуждать протестную реакцию около представителей более консервативных культур.

Еще одним фронтом борьбы с экстремизмом является идейный. благочестивый экстремизм может мешать образованный традиционный ислам, для которого характерна умеренность, трезвость и толерантность. Предотвращение дальнейшего распространения «культуры мученичества» радикального ислама может являться достигнуто только через грамотного духовно-нравственного воспитания молодых поколений.

Беседовала Яна Амелина